Было еще темно, когда раздался первый петушиный крик. Колокол монастыря якобинцев пробил приму, и небо чуть-чуть посветлело. Наконец на востоке показалась яркая полоса, которая начала расти, захватывая все больше места и поглотив в конце концов ночь. На крепостной стене запела труба, возвещая о смене часовых и об открытии городских ворот… В то же мгновение Арно пошевелился.
Сначала руки его нащупали простыню, которой он был укрыт, затем заметались и напряженно застыли в пустоте. Это были инстинктивные жесты слепого, который пытается определить, где он находится. Катрин и Сентрайль, затаив дыхание, смотрели на него. Сердце молодой женщины билось так сильно, что она приложила ладонь к груди. Казалось, достаточно было одного жеста, чтобы раненый вновь впал в оцепенение… Но нет, губы его дрогнули, и он произнес, словно бы в забытьи:
– Ночь… непроглядная ночь!
Услышав его голос, Катрин смогла наконец вдохнуть полной грудью. Замирая от радости, она схватила вытянутую вперед руку и нежно произнесла:
– Ты слышишь меня, Арно? Это я… Катрин!
– Катрин?
Раненый вдруг скрипнул зубами и с ожесточением вырвал руку из сжимавших ее ладоней.
– Что вам еще от меня надо? – выдохнул он. – В какую ловушку вы хотите заманить меня? Вы же знаете… что все это бесполезно… вы попусту тратите время! Я не люблю вас! Я вас презираю! Вы… вы мне противны!
Катрин пошатнулась от неожиданного удара, но во взгляде стоящего напротив Сентрайля увидела тень улыбки.
– Он принял вас за другую! Любезную супругу Ла Тремуйля тоже зовут Катрин, вам это хорошо известно. Вероятно, она приходила к нему в темницу. Дайте-ка мне поговорить с ним!
И в свою очередь наклонившись к другу, он положил свои руки на худые плечи Арно.
– Слушай меня, Монсальви! Ты в безопасности! Все позади. Ты узнаешь меня? Я Сентрайль, твой брат, твой друг… Ты слышишь?
Но голова Арно завалилась набок, и ответом Сентрайлю были только какие-то бессвязные слова. Мгновение, когда он пришел в себя, оказалось коротким, и тьма вновь заволокла рассудок больного. Сентрайль выпрямился и грозно посмотрел на Катрин, уже готовую расплакаться.
– Он не слышит нас, но это пройдет. Очень скоро пройдет.
Обогнув кровать, он схватил Катрин за плечи и слегка потряс ее, не обращая внимания на слезы, катившиеся по щекам молодой женщины.
– Запрещаю вам распускать нюни! Слышите меня, Катрин? Мы его спасем, или я постригусь в монахи! Хватит рыдать, вам нужно отдохнуть, выспаться. Чтобы я вас здесь больше не видел! Найдется кому за ним присмотреть. Я тоже иду домой и вернусь вечером… Эй, вы!
Последнее восклицание относилось к Саре, которая вернулась с кухни, принеся кувшин молока. Услышав это непочтительное обращение, цыганка нахмурилась.
– Меня зовут Сара, мессир!
– Пусть будет Сара! Займитесь-ка вашей хозяйкой. Ее надо уложить в постель – даже силой, если понадобится. А сюда пришлите этого парня, который чертовски смахивает на осадную башню. Он будет охранять капитана де Монсальви.
С этими словами Сентрайль энергично расцеловал Катрин и удалился, стараясь не шуметь, но дверью, забывшись, все-таки хлопнул. Сара, пожав плечами, протянула Катрин чашку молока и проворчала:
– Что он себе воображает, этот капитан? Будто я без него не знаю, что тебе надо отдохнуть! Впрочем, он верно сказал – лучшего сторожа, чем Готье, не найти. Мне кажется, он мог бы в одиночку остановить целый эскадрон!
– Ты думаешь, нам здесь угрожает опасность?
– Еще бы! Ла Тремуйль из кожи вылезет, чтобы отыскать своего пленника и отомстить за сожженный замок. Сеньор Сентрайль не умеет держать язык за зубами… да и узнать его в обличье крестьянина было слишком легко! Даже в деревенских обносках и с бородой он остается воином с головы до пят. Я поражаюсь, как его пропустила городская стража. Солдаты, наверное, просто перепились!
Под ногами у Катрин просыпался дом. Лестница скрипела под шагами слуг, на кухне двигали тяжелые котлы. Хлопнула входная дверь. Кто-то уже вышел из дома. Вероятно, Масе отправилась на утреннюю мессу. Арно, казалось, спал. Посмотрев на него долгим взглядом, Катрин наконец решилась прилечь.
Пять дней и пять ночей Катрин не покидала комнаты, где все так же неподвижно лежал Арно. Она попросила постелить ей на полу в углу и дремала там два-три часа, когда ноги отказывались держать ее. При ней постоянно находилась Сара, и каждый вечер с наступлением темноты являлся Сентрайль, которому приходилось таиться, чтобы в городе не возникли пересуды, отчего он так зачастил к меховщику Жаку Керу. Что до Готье, то он ночью ложился поперек дверей, а в комнату входил, только когда его звали. При этом было заметно, что появляется он в ней весьма неохотно и норовит побыстрее уйти. Любое поручение Катрин он выполнял мгновенно и беспрекословно, но никто больше не видел улыбки на его лице, и голоса его почти не было слышно. Причину такого странного поведения безошибочно определила Сара.
– Ревнует! – заявила она.
Готье ревновал? Вполне возможно! На какое-то мгновение Катрин ощутила неловкость, однако быстро забыла о нормандце. Все эти дни, полные тревожного ожидания, она не могла думать ни о ком, кроме Арно, часто она даже не слышала обращенных к ней слов. Вместе с Сентрайлем она вела беспощадный бой со смертью при помощи Сары и старой Маго. Жак и Масе старались ничем не отвлекать их и только дважды в день заходили, чтобы узнать, как идут дела у больного. И если в комнате на втором этаже шло сражение за жизнь, то жизнь дома текла обычным размеренным порядком, ибо прежде всего нужно было не привлекать к себе внимания. В целях безопасности Жак Кер даже переправил поэта Алена Шартье на одну из своих ферм. Старый ловелас начал ухаживать за молоденькой служанкой, а это могло привести к осложнениям.