Через несколько часов, падая от усталости, но полная надежд, она подходила к Лувьеру. Было еще очень рано, и следовало подождать, пока откроются ворота. Она легла у насыпи, укрывшись плащом, и заснула. Разбудил ее крик жаворонка.
Прежде чем подойти к мощным воротам города, Катрин инстинктивно взглянула наверх, на самую высокую башню, где развевался стяг. Вздох облегчения вырвался из ее груди. Над остроконечной крышей толстой башни трепетала на ветру черная орифламма с серебряной виноградной лозой, а солдаты, стоявшие у бойниц, не были одеты в зеленые колеты английских пехотинцев. Значит, Ла Ир по-прежнему удерживал Лувьер в своих руках. Обрадованная Катрин, подобрав юбку, ринулась под темные своды ворот, оттолкнув лучника, который проворчал что-то ей вслед, но затем широко улыбнулся и не стал преследовать. Она сломя голову полетела по узкой улочке с приземистыми домами. В самом конце слева стоял старинный мрачный особняк тамплиеров, где размещался нынешний властитель города. Катрин ворвалась во двор столь стремительно, что караульные не успели скрестить перед ней свои алебарды.
– Эй! Женщина! Стой! Иди сюда, слышишь!
Но Катрин ничего не слышала. Она оказалась во дворе как раз в тот момент, когда Ла Ир, тяжело ступая, направлялся к лошади, которую поил конюх. Капитан был явно не в духе. На ходу он подгибал то одну, то другую ногу, чтобы удостовериться, надежно ли укреплены наколенники и набедренники. Катрин бросилась к нему с радостным восклицанием и, налетев на него с разбега, едва не опрокинула на землю. Кровь бросилась Ла Иру в голову: он не узнал ее и одним движением руки отбросил от себя, так что Катрин растянулась в пыли.
– Разрази чума проклятых шлюх! С ума ты сошла, девка? Эй, молодцы мои, вышвырните отсюда эту дрянь!
Сидя на земле, Катрин безудержно хохотала, радуясь, что встретилась наконец со вспыльчивым капитаном.
– Плохо же вы принимаете своих друзей, мессир де Виньоль. Или вы меня не узнаете?
При звуках этого голоса Ла Ир, уже занесший ногу, чтобы сесть на коня, обернулся и посмотрел на нее. На его покрытом шрамами лице появилось изумленное, недоверчивое выражение.
– Вы? Вы здесь? Вы живы? А Жанна? А Монсальви? – Он бросился к ней, подхватил и начал трясти, словно сливовое дерево, покрытое спелыми плодами. Его распирала гневная радость. Гнев был привычным состоянием Ла Ира. Двадцать четыре часа в сутки он задыхался от бешенства, трепетал от ярости, метал громы и молнии. Его рык заглушал грохот пушек, от его проклятий сотрясались стены. Он был подобен буре и урагану, в нем клокотала свирепая сила, но те, кто любил его, знали, что у грозного Ла Ира нежная чистая душа ребенка. Сейчас он был в бешенстве, оттого что Катрин не отвечала на его вопросы. А она почти лишилась чувств, сраженная словами капитана: «А Монсальви?» Стало быть, Ла Ир тоже не знал, где Арно… Волна горечи поднималась к сердцу Катрин, душила ее, не давая вымолвить ни звука. Ла Ир, совершенно выйдя из себя, вопил:
– Боже великий! Да ответите вы наконец? Вы что, не видите? Я же подыхаю от нетерпения…
Это ее сердце умирало, готовое разорваться на части. Она со стоном прильнула к панцирю капитана и зарыдала в голос, а он стоял, разинув рот, не зная, что делать с этой плачущей женщиной. Вокруг толпились его солдаты, и многие из них с трудом удерживались от улыбки. Ла Ир утешает женщину! Когда еще такое увидишь!
Потеряв надежду получить хоть какой-нибудь ответ, Ла Ир обнял Катрин за плечи и повлек в дом, бросив на ходу одному из своих людей:
– Эй, Ферран! Беги в монастырь бернардинок и скажи привратнице, чтобы сюда прислали женщину по имени Сара…
От толпы солдат, уже начавших строиться, отделился сержант и устремился под овальный свод ворот. Тем временем Ла Ир закрыл за собой и своей спутницей тяжелую дверь, обитую гвоздями, подвел Катрин к скамье и усадил, сгребя в кучу все подушки.
– Сейчас прикажу, чтобы вам дали поесть, – сказал он с совершенно не свойственной ему нежностью, – похоже, это вам нужно в первую голову. Но только не молчите, во имя любви к Господу! Что случилось? Что произошло? Здесь прошел слух, что Жанну приговорили к пожизненному тюремному заключению, что…
Катрин, призвав на помощь все свое мужество, вытерла глаза рукавом платья и, не глядя на Ла Ира, прошептала:
– Жанна мертва! Позавчера англичане сожгли ее и развеяли пепел над Сеной… А затем бросили в реку нас, меня и Арно, зашитых в один кожаный мешок!
Загорелое лицо Ла Ира внезапно посерело, и он, словно отгоняя муху, тряхнул головой с короткими седыми волосами.
– Сожгли как колдунью! Мерзавцы! А Арно лежит на дне реки…
– Нет, потому что я, как видите, жива. Нам удалось выбраться.
В нескольких словах Катрин рассказала об их последних днях в Руане, о попытке освободить Жанну, об аресте и заключении в руанской крепости, о казни и наконец о том, как они спаслись благодаря смелости Жана Сона. Потом перешла к тому, как им пришлось бежать, как она проснулась в лодке одна, обнаружив, что Арно необъяснимым образом исчез.
– Я не нашла никаких следов в том несчастном доме. Словно он неожиданно растворился в воздухе.
– Такие люди, как Монсальви, не растворяются в воздухе. Это вам не дым какой-нибудь, – проворчал Ла Ир. – Если бы он был мертв, вы увидели бы его тело… Да он и не может быть мертв. Я это чувствую, – добавил капитан, гулко ударив по груди рукой в железной перчатке.
– Вот как? – с горечью сказала Катрин. – Не думала, что вы так доверяетесь чувствам, мессир.
– Арно мне брат, он мой товарищ по оружию, – величественно ответил Ла Ир. – Если бы он уже не дышал на нашей земле, сердце сказало бы мне об этом. Как и Сентрайлю. Монсальви жив, готов поклясться.